Я слышу столько полярных мнений о себе. Неужели все эти люди существуют? Неужели, людей по-настоящему меня понимающих могут волновать такие странные вещи? Что только не придумывают люди, чтобы втоптать в грязь. Никогда не понимал этого. Я всегда буду делать то, что говорит мне сердце, даже если ошибаюсь. Задеть за мертвое, Аминь.

Проникновенные, неказистые, смазливые поэты еще долго будут тебя выедать изнутри. Голос до боли душевный и слова вычурные кружат в мр3, в наушниках, в голове. Слушай, а тебе не кажется, что ты живешь чужой жизнью, страдая за других? Ведь поэзия - это во многом одна тоска, преисполненная одиночеством, дурной судьбой, грезами о любви. Или мне не произносить этого слова? Его и так уже измучили ртами звонари, музыканты, играющие для тебя песни тоски. Слов не осталось для нового поколения пустых внимающих сентиментальных девушек, для парней, что слушают краем уха, но так внимательно. Это когда ничего нет внутри, а ты пытаешься... пытаешься заполнить пустоту, но заполняешь всем, что попадется, без разбора. Тоска? Пойдет, нравится. Одиночество? Конечно, это по мне. Наркотики? да какая разница? Получается тебе страдать нравится? Хватит клеймить слова, хватит портить язык. Ты пойми, в этой постели страны кроме поэтов нужен кто-то еще. Чтобы думать, ремонтировать, создавать, не только мечтать в пелене, а строить. А страдания - они ничего не построили, как их не преподноси. Плачь молча, плачь там, где этого не будет видно. Тоскуй в подвале, в лесу, под одеялом наконец. И никогда не пиши стихи, никогда, никогда не пиши. Тогда я тебе поверю. Ведь был ты никому не интересен, а начал страдать - и стал нужен всем. А как по мне, то самые непримечательные люди интересней всех остальных.

Запись только для зарегистрированных пользователей. and now poetry STAHP 225:42 Одной ногой в долгах, другой в могиле. В квартире холодно, сквозняк из-за угла. И что бы люди там тебе не говорили - Нас впереди ждет лишь густая мгла. Бумаги в школе, в вузе, на работе, Железо в кошельке и камень на груди. Я раненый солдат в готовой роте, Меня вот вот оставят позади Меня возненавидят даже стены В родной уютной комнате моей За то, что я вдыхаю в них проблемы В тоскливой тени мартовских ночей. Не спавши, я зачем-то просыпаюсь, Не по погоде одеваюсь, выхожу, Несуществующим делам я посвящаю Весь день. Затем всю жизнь свою. Мной вряд ли еще кто-то возгордится, И влюбится в меня, конечно же, никто, И сыну моему не суждено родиться, И с папой в выходной играть в лото. Я раздала долги и вырыла могилу. На улице тепло, и тихо дождь идет. Легко бросать пустой свою квартиру, Когда тебя никто в ней и не ждет.

Требовать сатисфакции от самого себя - придумайте что-то более терзающее и я поверю в любого вашего бога. Все пути саморазрушения несут в себе пробелы для чего-то нового, смягчающего сокрушительную силу загоняющих в угол мыслей. Но если вы однажды ударите себя по лицу белой перчаткой, то громадный смысл застелет ваши глаза, навалится на оставшиеся дни камнем внутреннего эгоизма. Считайте этот день концом для всего человеческого, что у вас оставалось.

Если бы музыка была вином, я бы вращалась в кругах лучших сомелье. Веселая музыка не может быть вином. Люди всегда веселятся по-разному. Никто не будет веселиться так, как это делали сто лет назад. Никто не будет веселиться так, как это описывал Толстой. Никто не будет веселиться так, как веселились в советское время. Веселье - это скорее даже не напиток, а берлинский кекс без обертки. Он никого не заинтересует завтра, не говоря уже о годах. Зато грусть неизменна. Наверное грусть - это то, что люди несут сквозь поколения, практически не искажая. Так вот, о винах. Я подбирала бы песни под любой вид печали, - я помню каждый из них. Если я закрою глаза, то любая грусть из прошлого коснется кончика моего языка. К этой горчинке я бы подобрала даже отдельную ноту. У меня дома была бы своя коллекция музыки, ко мне бы приходили гости и я наливала бы им особое вино, пока они рассказывают мне свою историю. А пока я просто захожу в сообщения. "Иваан, подкинь мне грустной музыки. Я сейчас чувствую [...] и у меня произошло [...]." - пишет Аня. Ну вот, мне снова нужно спускаться в свой погреб и проживать тысячи отголосков чужого горя.